Часы и дни...

Он жил на тумбочке под лампой, обладал тонким и отвратительно звонким голосом, будившим по утрам не только обитателей маленькой комнатушки, но и всей коммуналки... Смешные серебряные ушки и маленькие, едва заметные стрелки на бледном циферблате... Он догадывался, что его не любят, особенно по утрам, когда огромные сонные пальцы начинали тянуться за ним, попадали неуклюже мимо, и в итоге он падал, глухо стукнувшись об ковер... После этого он видел смотрящие на него близорукие глаза, тщетно пытающиеся спросонья разглядеть черные пиктограммы...
 Иногда глаза были другие, ясные и любопытные, с тонкими светлыми ресницами... В такие дни огромные пальцы крепко держали его за серебристый ободок, а маленькие пухлые начинали крутить многочисленные колесики на на его спине... Иногда маленькие пальцы хватали его и кидали то на диван, то в стену, то на ковер... Временами они были вымазаны шоколадом или кашей, иногда пластилином или гуашью... Он любил эти пальчики и всегда радостно звенел, когда наступало утро...
Иногда ему становилось страшно... Вечером или ночью большие пальцы наощупь пытались найти нужные винтики, циферблат запотевал от тяжелого дыхания, пальцы нервно рвали в стороны тонкие металлические штырьки и иногда, так и не сумев нащупать, зло отшвыривали его на тумбочку... Он боялся следующего утра... Боялся и начинал звенеть неуверенно тихо... полушепотом... прорезая утреннюю темноту сначала кашляющим клацанием, потом переходя на пару тонов выше, завершая все отчаянным звоном, который в итоге всегда прерывался глухим стуком ладони, и последняя нота, захлебнувшись, эхом повисала в комнате...


Сегодня он опять ночевал в кастрюле... Интересно, кто придумал класть его туда на ночь, зная при этом, что его звон сводил с ума не только трех зомби, мотавшихся по комнате, но и еще добрую половину крыла общаги... Зомби были смешные... Спать они ложились, если ложились, всегда под утро, но его заводили всегда на семь, хоть он и знал, что в семь чей-то драный кроссовок угодит в него с одной из трех проволочных сеток, накрытых старыми грязными полосатыми матрасами и несвежим бельем, он заткнется и будет молчать, пока ровно в восемь один из зомби с криками не рванется будить остальных, и всё трио не покинет комнату...
От частого кидания зеленая эмаль на нем пооблупилась, местами была приклеена окаменевшая жевательная резинка, да и секундная стрелка была сто лет назад вырвана за ненадобностью, как зуб мудрости циничным стоматологом...
Однажды зомби пришли веселые и притащили с собой еще несколько прямоходящих... В это день в комнате было особенно весело, накурено и шумно... Потом кто-то взял кусок пластилина и стал обмазывать его старый побитый в боях за пробуждение корпус... Пластилин на ощупь оказался теплым и даже в чем-то приятным... Потом на пластилин стали приклеивать маленькие ракушки, камушки и кусочки стекла... Тонкие длинные пальцы с разноцветными ногтями и блестящими, как шестеренки его механизма, кольцами, аккуратно закрывали импровизированной мозаикой все потёртости, щербинки, отлетевшие куски эмали и трещины... Потом эти же пальцы аккуратно покрыли весь его новый наряд прозрачным лаком...
С этого дня он стоял только на одной тумбочке и больше не видел летающие кроссовки... И только один человек теперь аккуратно каждое утро нажимал пуговку его звонка...